Дело Мотапана - Фортуне Буагобей

– Может быть, но…

– Ты сомневаешься, что он захочет? А я в этом не сомневаюсь. Молодому человеку надоело шататься по парижским мостовым. Праздность тяготит его.

– Я думала, что он подал в отставку, чтобы…

– Чтобы жить без забот? Не совсем так. Он жаждет употребить свой ум и свои способности на дело, в котором его ждут успех и богатство. Я разделю с ним деньги, а за это он возьмется вести трудное дело, которое по силам лишь немногим. Наш любезный сосед Дутрлез, так хорошо знающий Глюка и Моцарта, не смог бы достать сокровище со дна моря.

Эти слова заметно смутили Арлетт де ля Кальпренед. Она покраснела, потупила глаза и промолчала.

– Теперь, когда я доверил тебе свою тайну – а это тайна, – ты знаешь одну из причин, заставляющих меня желать твоего брака с Куртомером.

На этот раз у девушки достало мужества сказать, что она думает.

– Папа, – начала она довольно твердо, – мне кажется, что месье Куртомер мог бы взяться за это дело и без женитьбы на мне. Я не понимаю, какое отношение имеет мой брак…

– К подводным работам? Ты права.

– Потому что это похоже на сделку, – кротко сказала молодая девушка, – а вы пришли в негодование, когда Мотапан осмелился предложить свои миллионы взамен…

– Это не одно и то же, – перебил ее Кальпренед. – Мотапан тебе не подходит, а мой любимец… Но повторяю, и речи нет о том, чтобы принуждать Куртомера. Не бойся, доченька, я не стану никому тебя навязывать: я намерен выдать тебя за человека, который будет этого достоин.

– О месье Куртомере этого не скажешь.

– Откуда ты знаешь? Он сказал маркизе де Вервен, что находит тебя очаровательной. Пока этого достаточно. Вы, молодые девушки, воображаете, что любовь должна разразиться подобно грому. Но такое случается только в романах. В том мире, где мы живем, все происходит более прозаически. Сначала думают о приличиях, а остальное делает время.

– О приличиях, папа! Вы ведь сказали, что я бедна! Как ни мало состояние Куртомера…

– Оно все-таки больше твоего – это правда. Поэтому о браке речь пока не идет. Нет, мадемуазель, – весело продолжал Кальпренед, – не таким образом я поступлю с выбранным мною зятем. Я просто предложу Куртомеру поучаствовать в моем предприятии. Мы с ним будем часто видеться. Он станет приезжать сюда, я – ездить туда… на берег. Ты сможешь сопровождать меня, если захочешь, и узнаешь его поближе. Если он тебе не понравится, на этом все и закончится. Если дело с бочками не выгорит, опять-таки все закончится, потому что ты будешь слишком бедна, чтобы претендовать на богатого мужа. А если же все удастся, то у тебя будет столько же денег, сколько и у моего партнера, потому что я разделю с ним прибыль. Ну, не совсем так, потому что у него уже есть состояние, а у меня есть сын, которого я по закону не могу лишить наследства. Но по крайней мере разница будет не столь велика, и все закончится, как в волшебной сказке… «Они были счастливы, жили долго и имели много детей». Что ты думаешь об этом, дочка?

Арлетт вздохнула с облегчением. Ей казалось бессмысленным противоречить отцу, заранее отказывая в том, на что, вероятно, и не придется соглашаться.

– Я сделаю все, что вы хотите, папа, – сказала девушка кротко, – но думаю, что Куртомер никогда не заинтересуется мною.

– Увидим. Ты согласилась, и мне нечего больше добавить. Может быть, мне следовало бы скрыть свои намерения. Если бы я не сказал тебе об этом молодом человеке, ты нашла бы его очаровательным, а теперь я не удивлюсь, если ты его возненавидишь только потому, что я его рекомендовал.

– Вы очень плохо думаете обо мне, – улыбнулась Арлетт.

– Совсем нет, но какая женщина не любит противоречить? Мне надо было бы сказать тебе о нем что-нибудь дурное, а я наговорил много хорошего и не собираюсь брать свои слова назад. Теперь он должен преодолеть твои предубеждения, и я думаю, что это ему удастся.

– От всей души ему этого желаю, – сказала Арлетт вполголоса. – Налить вам еще чаю, папа?

– Выпью очень охотно. Это нравоучение вызвало у меня жажду. Понимаешь, нет к этому привычки… Я читал нотации только твоему беспутному брату… Что там, Жюли? Я не звонил.

– Господин Мотапан спрашивает, угодно ли вашему сиятельству принять его, – ответила вошедшая горничная.

– Нет, это уже чересчур! – пробормотал граф сквозь зубы. – Вы ответили, надеюсь, что я не принимаю? – продолжал он громко.

– Я ответила, что ваше сиятельство изволит завтракать, но господин Мотапан сказал, что желает сообщить вам нечто важное.

– Хорошо! – воскликнул Кальпренед нетерпеливо. – Проводите его в мой кабинет.

– Боже мой! – прошептала Арлетт. – Если он пришел рассказать вам о брате…

– О Жюльене? – воскликнул Кальпренед. – Почему ты так думаешь? И что он может сказать мне о твоем брате?

– Но, папа, – прошептала девушка, – вы сами сейчас говорили… не мог ли Жюльен занять…

– Деньги у этого человека? Если мой сын сделал это, я больше не хочу его видеть. Я могу простить ему все, кроме низости. Но нет! Если бы Мотапан был кредитором Жюльена, этот невежа сказал бы мне прямо. Впрочем, мы сейчас узнаем, в чем дело. Через десять минут я сообщу тебе, чего хотел от меня этот дикарь.

Домовладелец ждал графа в кабинете с вежливым и спокойным видом. Кальпренед холодно ответил на его поклон и не предложил сесть.

– Я думал, что все объяснил вам утром, – сказал он сухо.

– Я по другому поводу, – ответил незваный гость, нисколько не сконфузившись этому более чем презрительному приему.

– О чем же речь теперь?

– Мне нужно кое-что узнать.

– Узнать? Вы пришли узнать у меня? О чем, позвольте спросить?

– Об одном обстоятельстве, которое касается вас как жильца моего дома и гораздо в большей степени касается меня.

– Денежные вопросы можно решить письменно.

– Переписка между нами заняла бы время, а я не могу его терять. Тем более что дело весьма серьезное. Если вы меня выслушаете, то поймете, что лучше решить это на словах.

Кальпренед задрожал: он подумал о своем сыне, и это странное предисловие встревожило его. Он вопросительно взглянул на Мотапана.

– Я должен предупредить вас, что вынужден начать с вопроса, – продолжал барон.

– Посмотрим, захочу ли я вам отвечать. Говорите!

– Во-первых, я желал бы знать, правда ли, что вы уволили камердинера…

– Какое вам дело?! Вы насмехаетесь надо мной? – закричал граф, покраснев от гнева.

– Нисколько. Уверяю вас, что имею серьезные причины спрашивать об этом. Сегодня ночью произошло кое-что, в чем я подозреваю одного из ваших слуг.

– У меня служат только женщины.

– Мне так и сказали. Но не мог ли камердинер, которого вы уволили, унести с собой ключ от вашей квартиры?

– Конечно, нет.

– И не остался ли у него ключ от моей квартиры, которую вы прежде занимали?

– Нет, тысячу раз нет! К чему вы ведете?

– К тому, что сегодня ночью кто-то входил к вам в дом.

– Кто?

– Не знаю, но хотел бы знать.

– Зачем? Вы думаете, что имеете право контролировать моих гостей?

– Нет, но я имею право знать, что происходит в моей квартире. Этот человек входил ко мне, когда я спал. Он отпер мою дверь, стало быть, у него был ключ.

– Вероятно, но я здесь ни при чем.

– У него также был ключ от вашей квартиры, потому что, выйдя от меня, он зашел к вам.

– И вы полагаете, что это мой бывший камердинер?

– Я не полагаю, я лишь пытаюсь разузнать.

– Узнавайте в другом месте! Я не обязан надзирать за вашим домом. К тому же это какая-то нелепая история.

– Это правда. На лестнице ночью встретили какого-то человека.

– Те, кто его встретил, должны были его узнать.

– Лестница не была освещена. Но этот человек входил в вашу квартиру – слышали, как он отпер и опять запер вашу дверь.

– Кто слышал?

– Дутрлез.

– С какой стати он суется в наши дела? И что в этом необыкновенного? Я вчера вечером не выходил, но мой сын имеет привычку ложиться поздно. Это, наверно, был он.

– Не могу и не хочу так думать.

– По какой причине, позвольте спросить? – воскликнул граф, все больше и больше раздражаясь.

– Потому что, как я уже имел честь вам говорить, человек, входивший к вам, сначала побывал у меня.

– Очень вам обязан, что вы не обвиняете в подобном поступке моего сына.

– Разумеется, тем более что меня обокрали.

– Ах, вот к чему вы вели! И вы воображаете, что я укрываю вора?

– Вовсе нет! Я убежден, что вы ничего не знали о том, кто прятался в вашей квартире. Тем не менее он прятался там. Об этом мне сообщил Дутрлез.

– Мне все равно, можете дать делу ход. Но, полагаю, вы не ждете, что я помогу вам с расследованием?

– Нет, я буду действовать один… если меня вынудят действовать. Этой ночью у меня украли ожерелье, которым я очень дорожил. Во-первых, из-за его ценности, а также потому, что это фамильная вещь.

Кальпренед презрительно улыбнулся: он не очень верил в знатность барона.